Блокадный дневник Зои Янушевич

 

Воспоминания Зои Янушевич, написанные ею в разные годы жизни. Книга первая

Воспоминания Зои Янушевич. Книга вторая

 

 

1941-1942 г.г.

Предисловие

  Невский проспект до войны.

В конце 1940-го года Зоя уехала из Житомира в Ленинград, и с 1-го января 41-го была зачислена в аспирантуру Всесоюзного института растениеводства (ВИР). Поселилась в общежитии аспирантов ВИРа на Сапёрном переулке, №7. В июне этого же года к ней в гости собрались мама и 15-летняя сестра Рита. Мама и Рита в летних одеждах и с небольшим багажом приехали в Ленинград в субботу, 21 июня 41-го года... Зоя их встречала (поезд прибыл почему-то на Варшавский вокзал), добрались до комнатки на Сапёрном. В этот же день все вместе вышли на прогулку по городу, на Невский проспект, заполненный нарядной толпой, дошли до набережной Невы. Бабушка и Рита были первый раз в таком большом городе, всё им показалось роскошным и шикарным.

На следующий день... собирались поехать в Петергоф. Но по радио передали, что скоро будет важное правительственное сообщение, будет говорить Молотов. Оно и было: "в ночь на 22 июня... немецкие войска... вероломно... пересекли границу... бомбардировке подверглись такие-то города..." В конце своей речи Молотов заявил: «Враг будет разбит, победа будет за нами». Всё сразу переменилось, сбилось. Конечно, никуда не поехали.





Варшавский вокзал в то время.


Из письма Зои от 15 июня 1995 г. "Дорогая Риточка, моя блокадная девочка, приближается эта знаменательная дата 22-го июня и день, когда я вас встречала на Варшавском вокзале. Помню, что в комнате пахло распускающимися веточками лиственницы и березы, а на столе стояли калифорнийские маки..." 

 

Попытка выезда 8 сентября 1941 г.

Вировское поле.
Переехали в Пушкин, где Зоя работала в Пушкинских лабораториях ВИРа, жили в подсобном помещении теплицы. Рита работала рабочей на вировских полях. В Пушкине, на природе, было как-то спокойнее, чем в большом каменном городе. Еще даже ходили в парки. Однако война стремительно приближалась. Уже 10 июля была занята Луга, дачное место в 100 км от Ленинграда. Появилось много беженцев. В августе все вернулись в Ленинград, на Сапёрный, но Зоя продолжала ездить на работу в Пушкин.
Именно в этот день, 8-го сентября, когда замкнулось кольцо блокады, вместе с ВИРом пытались выехать из города. Поезд простоял два дня на путях Московского вокзала, но так и не сдвинулся с места. Первую бомбардировку Ленинграда пережили сидя в поезде в ожидании отъезда.
"8 сентября, в день начала блокады, произошла первая массированная бомбардировка Ленинграда. Вспыхнуло 178 пожаров, одни из них уничтожил Бадаевские продовольственные склады". "Особенно сильное зарево было в стороне Большеохтинского» моста, утром узнали, что горели «Бадаевские» склады – основной продовольственный запас Ленинграда. В Ленинграде начался голод".

Пришлось вернуться в общежитие на Сапёрном. Зоя еще продолжала ездить в Пушкин и заниматься до последнего своей научной работой в ВИРе. С 12 сентября в Пушкин стали пускать только работающих там. 13-го сентября была первая бомбардировка Пушкина. В ВИРе осколком снаряда убило лошадь... Зоя уезжала чуть ли не последним пригородным поездом, уже со следами обстрела. 16-го сентября Пушкин был занят и Витебский вокзал закрыт.


Горят Бадаевские склады.

Из письма Зои от 15 июня 1995 г.: "Первая бомбежка была 8-го сентября и мы ее наблюдали из вагонов, а после нее мы вернулись на Саперный. Поезд наш до этого пошел ночью и вернулся, т.к. на станции Мга уже были немцы. Это было, наверное, 5-го сентября". 

Поздней осенью, в конце октября, Зоя с мамой и Ритой ездили по Неве на катере в пос. Рыбацкое. Там, на совхозном поле, из-под снега собирали оставшиеся капустные листья. Их потом заквасили, это было вкусно.

Из письма Зои от 28 января 2004 г.:

Как мы выжили в блокаду? Прежде всего, осенью ВИР получил разрешение сотрудникам копать картошку в совхозе, где-то в Лесном. Кроме нас никто не поехал. А мы втроем, я, мама и Рита, поехали. Копали весь день. Нам за это совхоз дал десятую часть того, что мы накопали. Мы привезли домой три мешка картошки. Экономили, только для супа. Две последние картофелины сварили в день отъезда 17 января. Далее - на полях вокруг Ленинграда оставались нижние капустные листья под снегом. Мама и Рита поехали, кажется, с Тоней Кустушиной, привезли мешок листьев. Мама их перемыла и порезала, засолила. Рита должна это помнить. А я каждый день ходила в ВИР. Надо было делить коллекцию на три части для эвакуации. Мне досталась кукуруза. Были в ней и старые образцы, потерявшие всхожесть, и их разрешили взять для еды. Вот это была наша главная пища и спасение. Кукурузу мы дома размачивали, мололи и варили. Со мною работали Бела Холоденко и аспирантка Клава Орел. Комната в ВИРе, где мы работали, не топилась, как и везде, и руки примерзали к железным банкам с семенами. Но главное - вечером добраться домой на Саперный и привезти немножко кукурузы. Мама и Рита ждали меня в подъезде дома. Транспорт уже не ходил и начались бомбежки.

Блокадный дневник Зои. 6 ноября 1941 г.

Саперный пер. 7, общежитие ВИРа.

6 /Х1 С утра стояла в очереди за шоколадом и вином к празднику. Погода холодная, мороз, но увы, небо ясное. Это не предвещает ничего хорошего. В 6 часов вечера забегал Карим [Мынбаев, аспирант ВИРа]. Через несколько минут после его ухода началась тревога. Бомбежка была сильная, разрывы бомб слышны были очень близко. Земля дрожала сильно, и дом качался. Через часа два тревога кончилась. Только мы пришли в комнату и собрались пить чай, как раздался вблизи сильный разрыв бомбы, и одновременно во всем доме потух свет. Со спичками и ощупью начали спускаться вниз. Эта тревога кончилась через полчаса. В 12 часов ночи была третья тревога. После нее спали спокойно до утра. По привычке проснулась в 6 утра и сразу же услыхала радио - "внимание, в 6 часов утра будет передаваться текст доклада т. Сталина"!
Как странно, в это утро мы не спешили попасть на парад, не одевали праздничные платья. В комнате не убрано так, как убирается обычно в этот день. Единственное, что напоминает о том, что этот день необычный - это музыка по радио. Почти все время или Москва или Ленинград передают боевые песни и марши. На дворе пасмурно, небольшой мороз, идет снежок. У зданий красные знамена и изредка портреты вождей. Стоят большие очереди у магазинов. В 12 часов ездила в институт [ВИР] обедать. Обед состоял из супа (чистая вода и несколько макарон) и стакана холодного, несладкого кофе. Второго не было. Правда, было мясное, но у меня не было с собой карточки.
 

Под вечер прошлись с мамой по улице, ходили смотреть на разрушенный дом на улице Красной связи. Это недалеко от нашего Саперного [переулка]. Разрушение жуткое. Бомба попала в прекрасное, 4-х этажное из серого камня, красивой архитектуры здание. Здание еще старой дореволюционной стройки (между прочим, все говорят, что старые здания, особенно здания Росси и Растрелли более устойчивы против разрушений, чем новые). Стекла вылетели из окон всех зданий в радиусе 200-300 метров вокруг разрушенного дома. Особенно неприятный вид имеет здание, в котором помещается кино "Агитатор". Это здание очень большое, и зияющие дыры окон далеко видны. Стекла вылетели и в некоторых домах в нашем Саперном пер. В общем, весь квартал имеет вид как будто было какое-то большое стихийное бедствие. К счастью и против всякого ожидания, в этот день и вечером и ночью не было тревог, и мы могли спокойно спать. А по правде сказать, чего-то было очень тревожно и все ожидали чего-то ужасного.

"Тот самый громкоговоритель. На белой стене - бумажный, круглый тоннель в бесконечную темноту – громкоговоритель «Рекорд». « Он с 37-го года. Сообщения о врагах народа, начало Финской войны, блокада Ленинграда… Только представьте, как много информации прошло через этот громкоговоритель. А во время блокады Ленинграда, когда не было сообщений, по трансляционной сети включали стук метронома, и люди жили с этим звуком. Они просыпались, среди ночи, если метроном вдруг умолкал».

Блокадный дневник Зои. 7 ноября 1941 г.

7 ноября 1941 г. Как не похож этот день 24-ой годовщины Октябрьской революции на все годовщины предыдущих лет! 5-го ноября в Институте (ВИР, Герцена, 44) было собрание после работы - в 5 часов вечера. Собрание было не в Помпейском зале, где обычно они бывали, а в общем отделе. В Помпейском зале холодно, вылетели стекла от артиллерийского обстрела. В общем отделе на столах были поставлены цветы - это единственное, что напоминало о празднике. После выступления докладчика (доклад был хороший) выступил Эйхфельд. Он говорил о конкретных задачах, которые стоят перед институтом в это время. О том, что перед институтом стоит большая историческая задача дать теоретические обоснования правильного размещения с/х культур в новых районах. О том, что нужно сейчас использовать время на работу в библиотеке с тем, чтобы весной во всеоружие выйти на поля. После Эйхфельда выступил рабочий из Пушкина. Сколько ненависти к врагам в его речи! Ведь у него там осталась семья - жена и малые дети и где-то в колхозе - отец.
 

После собрания я мчалась домой, было уже темно, где-то вдали слышны были не то выстрелы, не то разрывы. Я всё ждала, что вот-вот завоет сирена. Когда я была на ул.Гоголя, не доходя Невского, впереди вдруг небо ярко осветилось и раздался взрыв - это разорвалась шрапнель, примерно над Марсовым полем. В трамвай я вскочила почти на ходу. Это большая удача, т.к. часто приходится ждать трамвая довольно долго.
 

На Некрасовской, когда я подбегала к дому, опять разорвалась шрапнель - бахнуло очень сильно. Вбегаю в комнату - мама и Рита дома. Я всегда, когда подбегаю к дому, боюсь, что их нет, что они где-нибудь задержались. Мама готовит ужин - тарелка супа, принесенная из столовой, в нее добавляет две-три картофелины и кусочки хлопкового жмыха. Готовит на примусе, он еле-еле дышит, т.к. керосин в нем кончается. Только сели кушать - тревога. Завыла сирена или "первая симфония МПВО" - так мы ее называем. О, как она нам надоела! И сразу же где-то недалеко разрыв бомбы. Наскоро кончаем еду, одеваем пальто. Мама и Рита идут в убежище, а я иду проверять посты в доме. Я ведь теперь начальник-политрук группы самозащиты в доме. Но "бойцы" мои мне очень не нравятся. Вообще наш дом жуткий, прямо-таки какой-то собез. Все больные или просто заняты или "не могут". И в результате на посты выходят не аккуратно. Сам начальник пожарного звена, Костя Ш., не мужчина, а какая-то тряпка. Всё плачет и хнычет и от всех дел отказывается. Я тоже герой не очень-то большой - на четвертый этаж подниматься стало для меня тяжело. Ноги какие-то чужие и тяжелые и спать хочется.

Блокадный дневник Зои. 8 ноября 1941 г.

8/Х1 Вечером забегал Карим. Настроение у него, почти как и всегда, бодрое, веселое. Он выглядит неплохо (не похудел так жутко, как все мы), хорошо обмундирован, на нем все новое, теплое. Убеждаюсь еще раз, что он умеет устраивать свои личные дела неплохо. Он говорит, что дела на Ленинградском [фронте] хороши, что наступает переломный момент. Говорил о себе, что он прочел много книг о войнах, изучает стратегию и тактику. И мечтает о больших подвигах (а на фронте настоящем он, кажется, еще не был). Между прочим, намекнул на то, что у него есть возможность ехать учиться в военную академию и стать генералом. И тут же говорит держать его посевной материал в порядке, т.к. он надеется весной уже заниматься посевной. Мы его угощали вином и кислой капустой. В 10 ч. вечера он уехал на мотоцикле.

Карим Мынбаев, 1906-1948, аспирант ВИРа, в будущем первый казахский академик. Погиб в 48 г. в авиационной катастрофе гражданского самолета.

Блокадный дневник Зои. 11 ноября 1941 г.

11/ХI Начала работать в институте в секции кукурузы у Лысова. Со мною работают Клава и Бела [Холоденко]. Занимаемся тем, что делаем еще 2-ой и 3-ий экземпляр мировой коллекции кукурузы ВИРа. Это с целью спасти коллекцию от бомбежки. Очень мерзнем в одной комнате, где приходится проводить часть работы, t - ноль градусов, а во второй +7. Сегодня мы не обедали, т.к. с сегодняшнего дня первые блюда начали выдавать тоже по карточкам - за тарелку супа 25 г. крупы. В нашей же столовой были одни щи из воды и зеленых капустных листьев. Конечно, мы пожалели тратить талоны на такое малопитательное блюдо. Вот и решили совсем не обедать, а начали питаться кукурузными зернами из мировой коллекции. Боюсь только, что зубов надолго не хватит. Но все же это утоляет аппетит, не чувствуем острого голода. Днем была тревога, но где бомбили, не знаю, в нашем районе было тихо. Вот вчера днем была бомбежка в нашем районе жуткая. Брошена комбинированная (фугасная и зажигательная) бомба на улице Гоголя. Это уже второе большое разрушение на этой улице. Не так давно крупная фугасная бомба попала в жилой дом на углу Гоголя и Кирпичного пер. Половина 4-х-этажного дома превратилась в груду камней и обломков. Вчера, идя домой, вижу - опять такая же картина - часть жилого дома разрушена в мелкие камни и щепки, крыша же остальной части дома охвачена сильным пламенем. У дома много пожарных машин, а на крыше в дыму мелькают фигуры бойцов-пожарников. Сегодня утром, когда шла на работу, груды обломков еще дымились. Рабочая бригада делала раскопки, на тротуаре лежали изломанные остатки кроватей, диванов и куски рояля.



Здание Всесоюзного института растениеводства на Исаакиевской площади.

 

 

Блокадный дневник Зои. 12 ноября 1941 г.

Бомбежка Ленинграда.

12/ХI Та же работа, тот же холод и так же без обеда. Говорят, с 13-го уменьшат норму хлеба, вместо 200 гр. - 150 гр. Днем было три тревоги, вечером две, сколько будет ночью - не знаю. Мороз на дворе крепчает, небо ясное голубое с розоватой дымкой. Ясно, это не предвещает ничего хорошего. И все же какой прекрасный Ленинград! Даже когда бегу домой замерзшая и голодная, все же невольно любуюсь его улицами, площадями, зданиями. И как разнообразны бывают одни и те же места в зависимости от различного освещения и от погоды. И как тяжело и больно, что такой город каждый день подвергается таким жутким разрушениям, что он такой голодный и холодный. Сегодня по радио передавали очень хорошие статьи "Ленинград не сдадим". В них говорится правда о нашем положении и правда о предстоящих еще более тяжелых испытаниях.

 

 

Здание на ул. Моховой.

 

 

 

 

Блокадный дневник Зои. Начниная с 13 ноября...

Начиная с 13-го ноября и почти до начала декабря немцы прямо-таки взбесились. Ежедневно бомбежки, причем с немецкой аккуратностью. Одно время зарядили начинать налеты в 8 ч. вечера и повторять их до 1 ч. или 2-х часов ночи, а иногда и до трех. Затем в течение нескольких дней начинали в 5 ч.30 мин. дня и до 12 ночи. А затем завели моду начинать в 12 ч. дня и до 5 ч. вечера ежедневно, но зато уж в такие дни вечера и ночи были спокойными. Сколько бомб сбросили они на город за эти последние три дня! Сколько человеческих жертв! Сколько разрушили прекрасных зданий, лучших произведений архитектуры! А сколько сил, здоровья и нервов отняли у ленинградцев. Как страшный сон-кошмар вспоминаю эти бесконечные просиживания в бомбоубежищах чужих зданий, если тревога застает тебя где-нибудь в городе, или томительные ожидания конца тревоги в коридоре первого этажа или в убежище нашего общежития по Саперному № 7.

Блокадный дневник Зои. Особенно тяжелые дни...

Особенно тяжелые были дни с 13-го по 17 ноября для нашего района. Ему, кажется, тогда досталось больше других. Казалось, что отвратительные жужжащие стервятники только и крутятся над нашей головой. Как только отыграет тревогу сирена, сразу же, даже находясь в здании, слышится это отвратительное жужжание, затем начинают стрелять зенитки, затем свист и глухой, тяжелый удар в землю, толчок разрывающейся бомбы передается через землю. Удар ощущается, прежде всего, ногами. И вот таких ударов в эти дни в нашем районе было особенно много. Некоторые дальше, некоторые ближе, некоторые сопровождались глухим треском и покачиванием всего дома. Так уже по характеру этих ударов можно было судить 1000, 500 или менее кг весит бомба, близко или далеко упала, разорвалась или не разорвалась. Так в ожидании, что следующая упадет именно на голову, проводили мы много часов в холодном и сыром бомбоубежище или в коридоре 1-го этажа. Голодные, усталые, без сил. И было много таких моментов, когда уже бомбы были не страшны, находило какое-то отупение, безразличие, апатия. Хотелось только лечь в теплую постель и уснуть. И всегда, конечно, хотелось есть, но это не было ощущение обычного аппетита здорового, проголодавшегося за рабочий день человека. Нет, это было ощущение общей слабости, истощенности организма, какой-то пустоты и отсутствия сил.






После бомбежки.

 

 

 

Блокадный дневник Зои. Невзорвашаяся бомба.

Баня была закрыта, обратно возвращались по Гагаринской. Там такая же картина - разрушенные здания, под ногами стекло. И такие же картины встречали мы все новые и новые до самого дома. В один из таких дней, после одной особенно "веселой" ночи, наш дворник обнаружил дыру, пробитую бомбой во дворе нашего здания как раз под окнами нашей комнаты. Когда упала бомба, никто из жильцов и не заметил, т.к. разрывов и толчков вокруг было очень много. Три дня военные раскапывали и пытались извлечь ее из ямы. Мы же эти три дня спали у себя в комнате, обедали и т.д. совершенно спокойно. Мама, правда, немного нервничала, но так как кроме этого ничего больше сделать не могла, то скоро успокаивалась. На четвертый день наконец-то извлекли эту бомбу. Оказалось - замедленного действия в 150 кг. И это на нас особого впечатления не произвело - мы слишком устали.

Блокадный дневник Зои. 125 грамм хлеба.

В ноябре дважды уменьшали норму хлеба. Сначала выдавали по 150 граммов вместо 200, а через несколько дней по 125 граммов. Норма рабочим по 250 граммов. В магазинах за всеми продуктами по карточкам огромные очереди. Появляются продукты в немногих магазинах, большинство же пусты. Люди мечутся, бегают по всему городу в поисках масла, мяса, крупы. Выходят ночью для того, чтобы занять очередь у магазина, прячутся до 5-ти часов в подворотнях зданий. Затем простаивают в течение многих часов на морозе или внутри магазина в страшной давке и очень часто ничего не получают.

Начались большие морозы, выпало много снега. Трамваи ходят очень неаккуратно. Все чаще и чаще бывают дни, когда трамваи стоят замерзшие на улицах, засыпанные снегом. Люди сплошным потоком идут на работу пешком, черные, страшные, с опухшими искаженными лицами. Все стали какие-то старые, неповоротливые, идут сплошным потоком, не сворачивая друг перед другом, толкая друг друга. Поскользнувшихся и упавших никто не поднимает, все проходят мимо, переступая и не замечая никого. Чаще и чаще, идя по улице, встречаешь гробы.

Рытьё окопов и строительство баррикад.

Из автобиографии Зои: "С начала войны я была мобилизована на работы по рытью окопов вокруг Ленинграда. Затем, когда кольцо блокады сомкнулось, была привлечена к спасению семян растений, собранных со всего мира академиком Н.И.Вавиловым. Это была каждодневная ответственная и тяжелая работа в промерзшем Институте, в голоде и холоде. Жила я в общежитии аспирантов на Саперном пер., 7. На работу и с работы каждый день проделывала пешком длинный путь от дома до института".

 




 

Зоя также работала на строительстве баррикад в Автово (сентябрь 1941).


Из письма Зои от 15 июня 1995 г.: "Но я не помню, чтобы о нем (Г.Жукове) упоминали тогда. Но помню предупреждение, что корабли будут стрелять через наши головы. Это было в сентябре - октябре, еще до морозов. Мы копали ров и вдруг полетели горящие снаряды, быстро-быстро, с грохотом очень сильным, тоже через наши головы. Но я ничего не записала тогда. Свой маленький дневник я начала 7-го ноября, когда мороз сковал землю и выпал снег, в том году очень ранний. А раньше я писать не могла, т.к. уходила рано и приходила поздно, в темноте".




Медаль, полученная Зоей, за оборону Ленинграда во время войны. Зоя получила эту медаль после возвращения в Ленинград из эвакуации в Казахстане.

Бомбежки

В часа 2 - 3 ночи нам все же давали возможность лечь и уснуть, правда, бывало, что этот сон прерывался знакомым ненавистным воем, но в таком случае уже не было сил подняться и одеться, и мы продолжали спать. Утром печальная картина - зияющие дыры выбитых окон, новые развалины, звон подметаемых стекол, стук молотков, заколачивающих выбитые окна досками или фанерой. Все трамвайные маршруты изменены, многие трамваи не ходят совсем. Серые, бледные, угрюмые люди. Особенно запомнилось мне одно такое утро. Это было воскресенье, выходной день. Встали поздно, часов в 10, т.к. света нет, а впотьмах делать нечего. Решили пойти в баню - я, мама и Рита. В бане на Некрасовской была большая очередь, и мы пошли на улицу Чайковского. Шли мы по Володарского до Пестеля, а затем повернули по Моховой. Оба тротуара Моховой были засыпаны мелкими стеклами. Окна всех зданий зияли черными дырами. На углу Пестеля и Моховой от большого 5-ти этажного здания - груда обломков. Далеко видны яркие обои бывших комнат на торчащих уцелевших стенах. На улице валяются электрические провода. Идем дальше по направлению к ул. Чайковского. Опять несколько разрушенных жилых зданий. Я с ужасом смотрю вперед - уцелел ли техникум, где живет Мара. Рядом с техникумом - разрушенное здание, а в здании техникума тоже дыры высаженных окон, обитая штукатурка, развороченная мебель. Забегаю узнать, как Мара. Спрашиваю первого попавшегося мне в коридоре человека - "Где Мария Александровна?" Говорит, ушла куда-то. Ну, думаю, все в порядке, раз ходит, а не лежит. Пошли дальше на Чайковского.

Недели за две до описываемого утра мы с мамой проходили по Чайковского. Я тогда обратила мамино внимание на красивый голубой дом на Чайковского против Моховой. Это здание, кажется, было раньше какое-то посольство. Мы остановились и любовались этим зданием тогда. А теперь на месте этого прекрасного голубого здания в стиле Растрелли была груда кирпичей и больше ничего. Говорят, была сброшена целая тонна... и попала в самое здание. Кроме этой одной, в этом же районе было сброшено еще очень много. Все соседние здания и улица были засыпаны кусками камней, кирпичей, штукатуркой и пылью. В нескольких местах на грязном снегу была кровь и куски мяса... Хотелось плакать, кричать. В общем, нет слов для выражения наших чувств тогда. Да, вот что такое фашизм.

Улица Пестеля.

 

 

 

 

 

  

Блокадный дневник Зои. Новый Год.

Зоя играет.

1-го января 1942. Новый год. Все так ждали этого нового года. Казалось, что что-то должно измениться, должны произойти перемены к лучшему. Невыносимо тяжелы были последние дни старого 1941-го года. 31-го декабря мы с мамой были у Марочки. Мы заранее уславливались провести вместе у нее встречу Нового года. Но Рита расстроила наши планы. 30-го она заболела и слегла в постель, температура 38,5, наверное, грипп. 31-го вечером ей стало лучше, но вставать с постели нельзя было. Мы с мамой решили пойти все же к Марочке вдвоем, раз уж собрались и она будет нас ждать, но решили пойти ненадолго, до 10 ч. У Марочки уютная семейная квартира, рояль. Как только пришли, мама с ней начали готовить ужин, а я села играть. Правда, это сейчас для меня очень нелегко, т.к. я все перезабыла. А, кроме того, руки у меня сейчас жуткие, обмороженные, закоченевшие, распухшие. И все же мне удалось их немного разогреть, растирая над печкой, и кое-что вспомнить. Я даже увлеклась игрой, как вдруг где-то близко-близко разрыв снаряда. Я перестала играть, мы начали прислушиваться, раздался второй, третий, и так продолжалось полчаса. Затем обстрел прекратился. Настроение играть у меня пропало [В Зоином репертуаре были 7-ой вальс Шопена и известная прелюдия Рахманинова, но конечно, неизвестно, что она играла в тот вечер]. Марочка принесла патефон. Я начала ставить пластинки. Под звуки патефона мы сели ужинать. Как уютно и приятно было... Стол закрыт белой скатертью. На столе шикарные вещи. Квашеная белая капуста, жареные лепешки из картофельных очисток, бутылка вина, колбаса и распаренные чудные сухари. Затем горячая каша из кукурузы и чай. В 10 часов мы побежали домой, потом, правда, жалели, что так быстро окончили свою вечеринку, так как видели, что люди на улице ходят и после 10 часов вечера свободно. Придя домой, Риты дома не застали. Она испугалась обстрела, встала с постели и ушла к Клаве.




Патефон...

 

 

 

Блокадный дневник Зои. 1 января 1942 г.

1-го января в 9 часов утра ушла в ВИР на дежурство. Мороз был очень сильный, людей на улице мало, так как выходной и все сидят дома. У магазинов большие очереди. Оказывается, за хлебом. Хлеба очень мало, во многих магазинах совсем нет. Дежурство свое провела, читая книги - "Жерминаль" Золя и "Северная Одиссея" Лондона. В 3 часа дня бегала искать хлеба, а затем занималась тем, что топила печку и готовила свечи и светильники из парафина, так как в институте все еще нет света.

 

Блокадный дневник Зои. Мысли об отъезде.

2-го января. - В институте собрание. Доклад Эйхфельда о Дне ударника и Презента об эвакуации. Так хочется вырваться из этого застоя, хочется жизни, движения, работы, что я уже становлюсь энтузиастом эвакуации. Начинаю думать о деталях экипировки в дорогу, начинаю готовиться к отъезду. Говорят, поедем 5-го/I.




Печально известный И.И.Презент, директор ВИРа, пропагандист марксизма, правая рука и "искусственный интеллект" Т. Д. Лысенко, в практической жизни очень помог нашей семье в трудные месяцы блокады и особенно с эвакуацией.

 

 

 

Невский проспект, январь 1942 г.

Эвакуация. Отъезд из Ленинграда.

Финляндский вокзал того времени.

Эвакуация сотрудников ВИРа из блокадного Ленинграда по льду Ладожского озера была назначена на 17 января 1942 г. Собрали вещи и на саночках повезли их к Финляндскому вокзалу. Люди завидовали отъезжающим, просили отдать свои карточки, "потому что вы уезжаете и всё равно они вам больше не понадобятся". Вечером на Финляндском вокзале долго ждали, но потом подали пригородный поезд с промерзшими вагонами. Ехали медленно, в в полной темноте, до станции Борисова Грива (58 км от Ленинграда и 10 км до Ладожского озера). В Борисовой Гриве всех отвели в какую-то хорошо натопленную большую избу, где ожидали грузовика. Поздно дали грузовик, погрузились и в полной темноте и при сильном ветре отправились по льду на другой берег залива Ладожского озера, к порту Кобона. Бомбежек не было, всё было тихо в эту ночь. Вдоль всего пути на некотором расстоянии друг от друга стояли часовые. Как потом выяснилось, часовых расставили, чтобы бороться с грабежами на этой ледяной дороге.



Маршрут эвакуации через Ладожское озеро.

 

 

 

Через Ладожское озеро.

Вот так январской ночью 42-го года Зоя, ее мама и Рита выехали в грузовике по льду Ладожского озера из замерзшего блокадного Ленинграда. Добрались до Кобоны на другом берегу, потом их перевезли в Жихарево (это за Мгой). Там уже сели в поезд для эвакуируемых блокадников, на котором месяца два ехали до Омска.

 

Поезд

Ехали в таком вагоне-теплушке. Не все перенесли этот длительный переезд, некоторые умерли в дороге. На станциях надо было выбегать, чтобы достать кипятку, какой-то еды. Никогда не было известно, как долго будет стоять поезд - то ли несколько минут, то ли много часов, и поэтому случалось, что отставали. 

 

 

 

 

 

Продолжение: Дорога жизни, Переезд в Омск и в Казахстан